Юрист из Майами Эвелина Либхен уехала в Америку на заре девяностых, прихватив с собой семейство и собаку конструкции пудель. Условия перевозки животных «в багаже» оставляют желать лучшего и сегодня, а тогда Эвелина подтолкнула экипаж на должностное преступление, настояв, что проведет длительный перелет в багажном отсеке вместе со своей собакой. Обосновавшись в граде, сияющем на холме, Либхен сделал блестящую карьеру. Но оказалось, что победа в суде не доставляет ей столько же радости, как сознание того, что она подарила несчастным бездомным собакам из России новую судьбу.
В Америку я попала почти ребенком, в 18 лет. Чтобы сразу была понятна степень моей привязанности к собакам, скажу только, что почти весь путь из Питера в Шеннон и от Шеннона до Нью-Йорка я проделала в багажном отсеке самолета ИЛ-86. Срок давности за должностное преступление давно прошел, за него уже никого не уволят, и я могу со спокойной душой поблагодарить чудесного первого пилота авиакомпании Аэрофлот и девочек-стюардесс. Они прониклись отчаянными мольбами и позволили мне находиться в багажном отделении, где в диком холоде вынуждена была лететь моя перепуганная двухгодовалая абрикосовая пуделица с незатейливым именем Лионель-Софи Шарль Эдди Золотой Улей. Закутавшись во все имеющиеся при себе теплые вещи и все равно стуча зубами от холода, мы в обнимку проделали тринадцатичасовое путешествие среди чужих чемоданов.
Это были ранние девяностые годы. Позади осталась оглушенная реформами, погрузившаяся в отчаянную преступность Россия. Америка тогда была на коне, за ней закрепился имидж «сияющего города на холме» и еще сохранялось приятное послевкусие президентства баловня судьбы, красавца и везунчика Рейгана.
Как все Стрельцы, я вибрирую в диапазоне позитивных частот, с жадностью вбираю краски и запахи жизни, поэтому в Америку ехала с в приятном предвкушении предстоящих впечатлений и приключений. И их на мою долю выпало более чем достаточно. Нью-Йорк обескуражил и разочаровал. На сияющий город он точно не походил, особенно Бруклин, где пришлось поселиться. Многое было непонятно, тоскливо и даже страшно. Все, постигнутое за первые 18 лет жизни, надо было забыть и перепрограммировать себя в новую систему координат. Памяти свойственно окрашивать прошлое в пастельные тона, и сейчас, оглядываясь на первые месяцы жизни в Нью-Йорке, я улыбаюсь. Чего стоят одни воспоминания о лингвистических ляпах впервые начавших изучать английский членов семьи, когда, например, вместо слова «blow dry» (укладка) в парикмахерской, к недоумению и ужасу мастера, просили близкое по звучанию, но очень далекое по смыслу «blow job»… Но в те дни было не смеха. Когда каждое утро просыпаешься с мыслью, что так жить нельзя и надо что-то менять.
Вот в это самое время сомнений в Нью-Йорк приехали мои родственники, хозяева серебристой колли по имени Найтон. Уж не знаю, как это получилось, но, прилетев в аэропорт Кеннеди, Найтон разнес клетку, в которую был заключен на время путешествия, выскочил из рук рабочих, разгружавших багаж, и на их изумленных глазах рванул в неизвестном направлении, в темноту и ненастье. Происходило все это в разгар зимы, а она в тот год выдалась суровой. Несколько дней подряд Нью-Йорк заметало снегом. Когда мне позвонили, я, честно говоря, не очень удивилась. Я хорошо знала своих родственников, и была бы удивлена, если услышала, что они долетели без приключений. Но, узнав подробности, я потеряла дар речи. Хуже всего, что я в тот момент была далеко от Нью-Йорка. Совместные же усилия убитых горем хозяев и испуганной администрации аэропорта, клявшейся, что она никогда не сталкивалась с подобной ситуацией и выделившей на поиски Найтона целую спасательную команду, не давали никакого результата. На улице завывала самая настоящая метель, а они разъезжали по окрестностям Квинса на каких-то джипах и выкрикивали имя пса в надежде на то, что он их услышит. Пришлось прервать отдых в Майами и в практически нелетную погоду вернуться в заснеженный Нью-Йорк. Настроение в семье я застала упадническое. Радость приезда безнадежно омрачена пропажей собаки. Со дня побега прошла уже почти неделя. На хозяине не было лица, он посыпал голову пеплом и клял себя, Америку, хлипкую клетку и недотеп-грузчиков. Администрация аэропорта, очень стесняясь, прося прощения, ссылаясь на ограниченность ресурсов и очевидную бесполезность продолжения поиска, отозвала свои кадры. Надо было что-то предпринимать. Как говорит мой любимый мультипликационный герой: «спокойствие, только спокойствие». Разложив на столе карту Нью-Йорка и проанализировав ситуацию, я пришла к следующим выводам:
- убежать больше чем на 100 миль домашний пес бы не смог;
- вопреки утверждениям администрации аэропорта, замерзнуть насмерть, даже в такую холодную погоду он тоже не мог – у колли очень густая теплая шерсть;
- надежда есть;
- необходимо срочно подключать СМИ.
Напомню, что все описываемые события происходили в эпоху технического палеолита, когда понятие «интернет» существовало только в головах футурологов и айтишников Пентагона. Пришлось вручную обзванивать все новостные каналы, рассказывать им нелепую историю побега в аэропорту, вежливо выдерживать недоверчивую паузу, потом уверять, что все это не розыгрыш, пытаться их разжалобить и убедить помочь несчастной собаке-иммигранту. Надо отдать журналистам должное: они позволили себя убедить. В этот же день на пороге хозяев Найтона появились корреспонденты самого популярного нью-йоркского новостного канала, которые чрезвычайно быстро и с большим профессионализмом отсняли нужный сюжет, волшебным образом смонтировав его из обильных слез и причитаний растерявшихся родственников и моего заключительного слова. Сюжет прошел в вечерних новостях, и на следующий день в моей квартире раздался звонок корреспондента. Он попросил разрешения приехать с командой для съемки повторного сюжета. Все, что произошло дальше, было очень по-американски. Ввалившись в дом остолбеневших родственников, корреспондент, включив камеру, показал им фотографию Найтона, которая была сделана в лонг-айлендском приюте и спросил, их ли это собака. Дальше оператор снимал их восторженные крики и размазанные по щекам слезы. Потом все вместе поехали в приют, где воссоединение семьи было тщательно запротоколировано на камеру. Выяснилось, что Найтона благодаря необычному серебристому окрасу в приюте заприметила какая-то женщина. Придя вечером домой и посмотрев вечерний выпуск новостей, она поняла, что увиденный ею в пес как две капли воды похож на разыскиваемую русскую собаку, о чем немедленно сообщила на телеканал. Мой расчет оправдался. Сломав клетку и вырвавшись из рук грузчиков на летном поле, Найтон пробежал почти 60 миль до глубин Лонг-Айленда, в пургу и стужу, прежде чем был замечен, пойман и помещен в приют. Примечательно то, что бежал он, как по компасу, строго в восточном направлении в сторону России, откуда только что прибыл. Он уже сильно истощал, а подушечки лап были сбиты в кровь. Его радость от появления хозяев могла сравниться только с их собственной. Сюжет имел такой успех, что спустя несколько недель мне позвонили из офиса мэра Лонг-Айленда и сообщили, что он до глубины души тронут историей с Найтоном и хотел бы сам лично с ним познакомиться. После всех переживаний родственники отлично обосновались в Америке, а Найтон прожил у них долгую хорошую жизнь.
Я – суржик, человек смешанных кровей. Гремучая смесь поморов, в незапамятные времена высланных из Новгорода на берега Белого Моря, потомков шведского соратника Петра Первого, коменданта Полтавы Алексея Келина, осевших на подаренных ему за верную и доблестную службу царем-реформатором землях в Полтавщине, и литовских евреев, получивших право жить в Санкт-Петербурге благодаря принадлежности к сословию купцов. Мой дед, морской офицер, капитан первого ранга, был из Ленинграда распределен на службу в Североморск и привез с собой семью. Когда его сын – мой отец подрос, в Мурманске он встретил маму, коренную мурманчанку.
Будучи намерзшимся ребенком полярной ночи, тундры и Баренцева моря, попав в Америку, я, разумеется, хотела поселиться как можно южнее. Вариантов было два: Калифорния и Флорида. Западное побережье очень манило – один из первых в Мурманске видеомагнитофонов, который папа привез из Америки с набором популярных тогда фильмов, сплел в моем подростковом уме прочную нейронную сеть, состоящую из сплошных эндорфинов и дофаминов. Лос-Анджелес и по сей день ассоциируется с образом счастливой Джулии Робертс, идущей по Родео Драйв с волшебным ворохом тряпок к неотразимому Ричарду Гиру в фильме «Красотка». Но в Калифорнии первое же серьезное землетрясение, которые пока не научились предсказывать, может оставить без дома, а то и без чего поважнее. Поэтому я выбрала Флориду. Тоже, конечно, не идеал. Незадолго до этого тропический ураган Эндрю разнес Майами, и уцелевшие яхты валялись посреди шоссе, переброшенные на мили дикой силой ураганного ветра. Помимо того, Флорида пользовалась сомнительной репутацией. Благодаря закону о защите семейного гнезда от кредиторов, сюда стекались банкроты и жулики всех мастей, а местные адвокаты трудились, как пчелы, над защитой кокаиновых дельцов. А порт – ворота в США из Латинской Америки, был магнитом для наркоторговцев, которые изощрялись в изобретении новых оригинальных способов запихнуть в какое-нибудь неожиданное, трудно находимое место лишнюю тонну порошка. Города, в котором я живу сейчас, Санни-Айлс-Бич, вообще тогда не было на карте. Это сейчас его называют американской Венецией и домом 18 миллиардеров из списка Форбс. Кусочки земли были застроены плохонькими мотелями, и в них промышляли, как сказал бы российский президент, девушки с «пониженной социальной ответственностью». Плюсы же заключались в том, что ураганы легко прогнозируемы. Это дает возможность вовремя задраить окна, купить страховку и билет на самолет и переждать природную вакханалию в более комфортном месте. Преступления, связанные с наркоторговлей, потихоньку уступили место злоупотреблениям в сфере федеральных социальных программ и недвижимости. А недвижимость рванула в стратосферу. Я не раз испытывала ощущение, что сюда переехал весь мир.
Подробности моего профессионального становления оставим пока за скобками. Скажем просто, что я осталась в Майами, со всеми его минусами и плюсами, и стала юристом. Полагаю, не надо напоминать, что юридическая практика – стрессовая вещь. Процент суицидов среди адвокатов в три раза превышает тот же процент среди представителей любой другой профессии. В последние несколько лет юридическое сообщество Майами потеряло таким образом сразу несколько самых ярких представителей, каждого из которых я знала лично. В этой ситуации лучшего способа снять стресс, нежели временно переключиться с общения с людьми на общение с собаками, я не знаю. Если только поплыть на рождественские праздники на Сен-Барт, или заняться пилатисом, после отправиться в спа, а оттуда в Вену, где насладиться кофе с пирожным Эстергази и Риголетто Верди. Но все это лучше делать только после или одновременно с общением с четвероногим другом. Он все поймет, все простит, пожалеет, не осудит и сам жизнь за вас, если потребуется, отдаст. Откуда в собаках эта безусловная, безграничная любовь и преданность людям, ума не приложу. Честно говоря, я бы предпочла, чтобы ее не было. Так легче, не так стыдно было бы смотреть в глаза всем бездомным, обиженным и искалеченным этими самыми людьми. У меня в ушах всегда звенят слова Киплинга «мы с тобой одной крови», и вот эта самая кровь как раз и закипает, когда вижу жестокость или несправедливость по отношению к беззащитному существу. Я никогда не могла понять, почему жизнь худшего из людей должна цениться неизмеримо выше жизни лучшей из собак. Неужели кто-нибудь предпочел бы сохранить жизнь Чикатило, а не собаке-спасателю, вытаскивающую детей из-под завалов после землетрясения? К счастью, мир эволюционирует, и сознание людей медленно, но меняется. Когда-нибудь потребительскому отношению к животным будет положен конец, к ним перестанут относиться как к бездушной собственности, а жестокость по отношению к ним будет наказываться так же, как и жестокость по отношению к людям. Леонардо Да Винчи, большой мудрец и провидец, говорил, что это время наступит, и я уверена, что оно не за горами. На то, что происходит сейчас, на равнодушие и жестокость словно прямо со страниц романа Стругацких, человечество будет оглядываться украдкой, со стыдом, как на другие позорные страницы истории, такие, как, например, рабство. А пока я бы хотела сделать как можно больше для того, чтобы это время максимально приблизить. Дабы не попасть в капкан уныния и безысходности, иногда подстерегающий тех, кто сталкивается с запредельной жестокостью по отношению к животным, девизом я взяла слова Оскара Шиндлера: «Тот, кто спасает одну жизнь, спасает весь мир». Пусть я не могу сейчас уберечь всех беззащитных, но буду помогать тем, кому могу. По одному. Мне везет, и я встречаю на своем пути единомышленников, тонких, думающих, порядочных людей.
Нордика я увидела на Фейсбуке. Тележурналист Ксения Мосс, замечательная девушка, приютившая его в Москве, поведала грустную историю. Дворняжка, помесь овчарки, щенком был спасен со стройки, где рабочие, выходцы из Средней Азии, отрубили ему ушки и хвостик. Шансы Нордика найти семью были близки к нулю. Никому не нужна крупная черная дворняга с изуродованными ушами, говорила Ксения. Этого допустить было никак нельзя. Приютские собаки очень несчастны, в абсолютном большинстве своем они влачат жалкое существование. Я знала, что смогу помочь, если поставлю перед собой задачу и уделю ей достаточное количество времени. Наверное, этот принцип можно применить к любому проекту, просто времени на все катастрофически не хватает. Америка далеко не рай для животных, и случаев вопиющей жестокости здесь тоже достаточно. Есть мощные лобби, и охотничьи, и сельскохозяйственные, с которыми сражаются правозащитные организации. И все же общая культура отношения к домашним животным довольно высокая. Этому способствует и усиленная в последнее время законодательная база. Теперь судьи за жестокое отношение к животному, причинение ему страданий, могут вынести жесткий длительный приговор. Среди знакомых нашлись желающие подарить Нордику новую жизнь, и с помощью Ксении он прилетел в Майами. В аэропорту его встречало местное телевидение и корреспондент «Голоса Америки», все они умилились истории московской дворняги и показали о нем трогательный репортаж. Привыкшему к снегу песику было трудно освоиться в тропическом климате, первое время он норовил все время напиться хлорированной воды из бассейна. Но все это позади, теперь Нордика зовут Данте, он живет у обожающей его красавицы-колумбийки в собственном доме в Майами, смотрит днем собачье телевидение и немного хулиганит, а вечерами резвится во дворе с ее сыном, своим юным хозяином Ромео. Собачьи глаза превратились из молящих и полных тоски в два озорных огонька.
История с далматинцем Чаком вообще полудетективная. Десятимесячный щенок сидел на цепи в общем дворе в столице донского казачества Новочеркасске. Далматинцы известны своим взбалмошным нравом, и Чак, по-видимому, в приступе щенячьего восторга помял кому-то из соседей грядку. Сын хозяйки драгоценной грядки гонялся за щенком с лопатой, бросал в него кирпичами и дал хозяевам, держащим Чака на цепи, «время до понедельника избавиться от собаки», иначе он ее убьет. Совершенно посторонняя женщина пришла от этой перспективы в ужас и разместила на Фейсбуке отчаянный пост с просьбой помочь и спрятать Чака. Много людей откликнулось, но в основном их участие сводилось к охам-ахам и объяснению причин, по которым помочь они никак не могут, а время шло, и до обещанного понедельника оставались считанные дни. Пришлось связаться с друзьями в Москве и попросить их о помощи. Организация всей операции по спасению Чака напоминала фильм «Миссия невыполнима». Чака в одиночестве посадили на ночной поезд, где он под присмотром проводницы, проделал путь до Москвы. Там им занималась Ксения Мосс, (низкий ей поклон и огромное спасибо), пока я в Америке искала варианты, куда пристроить зверя. Чака согласилась принять майамская организация спасения далматинцев. Итак, щенок приземлился в Майами. Сейчас он живет в любящей американской семье в Мэриленде, среди таких же, как он, черно-белых пятнистых сестричек. Вместе с новой жизнью хозяева дали ему новое имя – Рокки Шугарс. У него море игрушек и собственная страничка на Фейсбуке, а его хозяева не нарадуются на своего «ангела».
Теперь у меня новая задача: найти любящую, заботливую семью трехлетнему родезийскому риджбеку Барону, спасенному из Сочи, где какие-то мерзавцы избили его до полусмерти. Несмотря на пережитое, он не потерял доверия к людям, любит их, не держит зла. На это способны только собаки. Буду искать ему дом. И найду. Америка большая, и в ней много хороших людей. Вот такое у меня увлечение.
Пытаюсь вспомнить: победа в каком из выигранных юридических дел доставила мне столько радости и удовольствия, как сознание того, что я смогла подарить несчастным бездомышам новую судьбу? Я, безусловно, очень люблю свою работу, но вот вспоминаю и пока не могу вспомнить…
Если вы заинтересовались и захотели взять замечательного пса Барона в свою семью, обращайтесь пожалуйста, к Эвелине Либхен: [email protected]
Эвелина Либхен
